Куколка - Страница 62

Наслаждаясь монологом, психир быстро начертил на теле объекта две-три линии. Прежде чем продолжить, он отступил на шаг: полюбоваться результатом. Но продолжать не стал. Улыбка превратилась в узкий рубец. Внимательное лицо Кавабаты исказила гримаса недоумения. Он стал похож на богомола, который вместо вкусного таракана схватил микрочип.

– Позвольте! Милейший, да вы же…

Кончик кисти ткнулся Лючано в центр лба. Заворочался, рисуя жирную точку. От точки в мозг ударила волна пронзительного холода, распространяясь во все стороны. Казалось, на ушах растут сосульки.

– Вы не профессор Штильнер!

– А я говорил тебе, – с вялым сарказмом откликнулся писец, подвигая меч поближе. – Я предупреждал! Перед операцией надо сперва зафиксировать личность пациента. А не устраивать театр на пустом месте. Самолюбование тебя погубит, дружок. Когда-нибудь.

В голосе писца дребезжали знакомые нотки.

Экзекуторы, должно быть, имеют много общего.

– Ладно тебе, – раздраженно ответил каллиграф. Не оборачиваясь, он махнул левой рукой себе-четвертому, кто звякал инструментом: готовься, мол. – В конце концов, это проблема заказчика. Мы работаем с полной предоплатой. Если клиент ошибся, его денежки все равно уплыли без возврата. Захочет повторить с правильным объектом – заплатит по-новой.

Писец отложил лист бумаги в сторону.

– Болтун. Слишком много разговариваешь. Размечай «вычистку» и будем закругляться. С нами объект больше незнаком. Расстанемся друзьями.

Тщательно стерев с Лючано первоначальную разметку, каллиграф провел одну-единственную линию поперек груди – извилистую и тонкую. Его труды прервал шум снаружи. Лязг металла, куда более громкий, чем при работе с инструментами; топот ног, выкрики. Охрана потянула мечи из-за поясов, вглядываясь в туман, подступивший к дверному проему вплотную.

В тумане что-то ворочалось.

– Объект – раб, – сообщил писец, кладя длинный меч себе на колени. – В «ошейнике». Это не фиксируется на базе, дружок. Даже на подкладке это фиксируется с частичной достоверностью. Косвенное влияние с маскировочными тонами. Заказчик подсунул нам раба в «ошейнике». Он – идиот, или хочет таким образом свести с нами счеты.

– В любом случае, – вмешался хирург, похожий на летучую мышь, – мы запустили лапу в осиное гнездо. Повеселимся?

Каллиграф бросил кисточку на пол.

– Идиот или враг, он заплатит мне за ошибку.

Ничего больше каллиграф сказать не успел. Часть внешних ширм растворилась, словно бамбук с кузнечиками окунули в кислоту. Туман вздрогнул и лопнул. В сизых клочьях проступила зима, степь, бревенчатый сруб – наваливаясь, сминая, пожирая ряску пруда и горбы холмов. Две колонны с массивными капителями оградили вход, вынудив охранников попятиться.

– Бар-р-ра!

С хриплым воплем в дом ворвались трое разъяренных Тумидусов – в доспехах легионеров, прикрываясь щитами, с мечами наголо. Они тут же сцепились с охраной, опрокинув столик, где лежали инструменты. Еще один Тумидус набегал сбоку, от дебильного божка – идол буквально на глазах превращался в бюст старца с лавровым венком на голове. В руке легат держал копье.

Путь ему преградил Кавабата-нетопырь.

Распятому на раме Лючано был плохо виден бой. Разве что боковым зрением, и то сразу начинало дико ломить затылок. Слух воспалился, дергал и пульсировал, как нарыв, вскипая гноем – крики, звон оружия, проклятия и треск ломающихся ширм. Вне сомнений, охрана Юлии, зовя подмогу на осажденной фанатиками вилле, не сумела связаться с легатом. Хозяин семилибертуса Борготты ничего не знал о похищении. Иначе Гай давно уже связался бы со своим полурабом. Лишь сейчас, ощутив вторжение соперника…

На лицо брызнула кровь: он не знал – чья.

Плечо обожгло болью: рана или татуировка?

Ударили с разбегу: рама качнулась, но устояла.

Стало трудно дышать. Удавка сдавливала горло, замораживая рассудок анестезирующим безразличием смерти. Людей все прибывало: легат Гай Октавиан Тумидус и психир Яцуо Кавабата бросали в схватку неприкосновенные резервы. Психир не успевал разорвать контакт без негативных для себя последствий. Тумидус дрался, как хищник, на чьей территории объявился наглый соперник.

Прямые клинки сталкивались с изогнутыми. Змеей металось копье. Длинный меч писца искрил, раз за разом налетая на подставленный щит. Кто-то рвал врага зубами, опрокинув на пол.

– Борготта! Держитесь!

Грубые пальцы вцепились – нет, не в оковы, а в горло. Сперва Лючано ничего не понял, хрипя и пытаясь стряхнуть чужую хватку. Сверху нависло лицо Гая: оскаленное, с рассеченным лбом. Кровь текла, заливая легату глаза. Он моргал, вслепую возясь с шеей Тартальи – словно нашаривал невидимую застежку.

– Борго… сейчас…

Хозяин снимал «ошейник».

За его спиной два других легата из последних сил сдерживали натиск писца и каллиграфа, не пуская бешеных психиров к раме с объектом. Вот один защитник упал, второй ударил писца щитом, отшвыривая назад; каллиграф, высоко подпрыгнув, двумя ногами пнул щит – и дерущихся стало вдвое больше.

Колонны сражались с ширмами.

Выигрывали руины.

– Сейчас… свободен…

Пузырь удушья лопнул. Ледяной хмель воздуха вскружил голову, опьянил, завертел реальность сумасшедшей вьюгой. Оковы рассыпались ржавым прахом. Лючано рухнул на спину, опрокидывая раму, покатился в сторону, из-под ног бойцов.

Он и забыл уже, что это значит – свобода.

– Есть! – несся вслед ликующий вопль Тумидуса. – Беги, мерзавец…

В ладонь ткнулась рукоять оброненного кем-то меча.

Но пальцы сомкнулись на пустоте.