Куколка - Страница 48

Это было бы смешно, подумал Лючано. В иной ситуации это сравнение вызвало бы истерический хохот. Но когда стремительная и хищная тень нависла над тобой, сверкая фарами, окутана сизыми клубами… Смех застряет в глотке, оборачиваясь удушьем.

Завораживающая, смертельно-прекрасная угроза двигалась из тьмы.

– Вернемся к семилибертусам? – предложил он.

– Вернемся, – согласилась Юлия, успокаиваясь. – Третий слой, третья модель восприятия. Масло между ломтиком хлеба и ломтиком сыра. Смазка отвечает за безопасное сосуществование слоев-антагонистов, отчасти примиряя их друг с другом. «Буферная зона психики,» – писал Айзек Шармаль. На мой взгляд, очень точное определение. Он вообще крупный социал-теоретик, этот гематр. Надеюсь, хоть с ним-то вы незнакомы?

Лючано развел руками:

– Вынужден вас разочаровать. Знаком. Шармаль-младший был моим клиентом. За день до печального конфликта между мной и Гаем.

– Да? – с интересом протянула Юлия. – Борготта, вам случайно никто не говорил…

– Что я затычка в любой заднице? Говорили.

– Кто?

– Один наш общий знакомый. Малый триумфатор и кавалер ордена Цепи.

– Честное слово, я вам завидую. Так достать Гая… Моя заветная мечта. Ладно, продолжим сеанс расового стриптиза.

– Вы так спокойно говорите о вашем… э-э-э… психическом…

– Расстройстве? Дефекте? Заболевании? Не стесняйтесь, я не обижусь. На правду нелепо обижаться. И непродуктивно.

– Я хотел сказать – отклонении. Говоря с инорасцем, без стеснения употреблять термин «шизофрения»…

– Если тотальную расовую шизофрению назвать «распространенным реактивным психозом» или «фрагментарной неадекватностью восприятия», проблема от этого не исчезнет. Ее легче понять и решить, называя вещи своими именами. Мой будущий сотрудник должен знать, с чем ему предстоит иметь дело.

– Я буду лечить шизофрению болевым шоком?

– Отчасти.

На сей раз помпилианка ушла от прямого ответа.

– А до сих пор ваши соотечественники не пытались ее лечить?

– Пытались. Семилибертусами.

II

– Между прочим, памятники здешней прото-культуры…

Юлия сделала небрежный жест в сторону сооружений из глазурованной керамики, полудрагоценных камней, костей, желтых от времени, и цементирующего материала, происхождение которого Лючано затруднился определить.

Если в парке внешнем, видимом с улицы через узорчатую ограду, царил образцовый порядок, то внутренний парк, скрытый от досужих взоров, выглядел нарочито запущенным. Последний писк декоративно-ландшафтной моды в цивилизованных мирах; здесь же – устаревший дизайн прошлого века.

В уединенной беседке, оплетенной плющом, царил полумрак. Поздние цветы росли не на клумбах, а с любопытством выглядывали из высокой, выше колена, травы, расцвечивая зеленый ковер желтком, кармином, бирюзой. Аллейки, петляя, через пару шагов исчезали за кустарником, не знавшим ножниц садовника. В центре декоративного пруда журчал фонтан. Поверх родниково-прозрачной воды плавали мясистые листья аквалии. На листьях чинно восседали лягушки-кайа: изящные, светло-салатные, с кремовой полосой вдоль спинки.

Их хор сулил дождь.

А над прудом зловещей тенью нависал первый памятник прото-культуры: гибрид скелета мозазавра и грудастой нимфы-купальщицы. Далее по берегу костяной грифон совокуплялся с керамической жабой; а может, первобытный летательный аппарат готовился к взлету. Третьего монстра скрывала стена цветущей сильфанеллы. Были видны лишь три острия – черное, красное и желтое. Восстав над сиреневыми гроздьями, они нацелилились на башенку фаллической формы.

– Аллегории древних, – пояснила Юлия. – Оригиналы. По крайней мере, мне так сказали. Кошмар! – полторы тысячи лет…

Для древностей жутковатые скульптуры сохранились идеально.

– Любуйтесь, Борготта. Развивайте эстетический вкус. В какой-то мере вы тоже – аллегория. Тонкий намек на толстые обстоятельства.

Судя по аналогиям, Юлия не зря предложила сменить обстановку.

– Вы в данный момент – промежуточное состояние. Свободный – человек, раб – вещь, вы – семилибертус. Не вполне человек, не до конца раб. Ущербный. Калека. Умственно отсталый.

– Я заметил, – кивнул Лючано. – Говорят, как с больным…

Он сорвал длинную травинку, хотел сунуть ее в рот, но передумал, оставил вертеть в пальцах. Мало ли, что у маркиза в парке растет? Вдруг отрава? Или слабительное?

– Особенность третьего слоя восприятия. Мы искренне жалеем семилибертусов. Как вы, извините, жалеете неполноценных. В шоу участвовали?

– Да.

– На арене побывали?

– Побывал.

– Обратили внимание, что из вас хлестал сплошной негатив? Наихудшие воспоминания, скелеты из шкафов, грязное белье наружу?

– Обратил.

Он старательно глядел в землю, ковыряя дорожку носком туфли. Обувь надо бы новую купить – позор, каблук сбит, царапины на мысках… «А тебе не кажется, малыш, – спросил издалека маэстро Карл, – что эйфория куклы, которую ведет невропаст, и то удовольствие, что испытал ты, опорожняя душу…»

Маэстро замолчал, предоставив малышу самому закончить сравнение.

– Нечего кукситься, Борготта. Специфика «ошейника». Вы брызжете, мы внимаем – и понимаем, насколько обижены судьбой вы, инорасцы. Транслят-шоу, записи арен… Семилибертус говорит не с голоса хозяина. И что же он нам рассказывает, честно и откровенно? Он только и делает, что жалуется на жизнь! Раз за разом мы убеждаемся, что в до-рабской жизни любой из вас был глубоко несчастен. Наш скрытый комплекс неполноценности компенсируется комплексом превосходства. Миссии, если угодно. Клеймо – лекарство от страданий, от злокачественного недуга. Пользуясь вами, мы вас спасаем. Да, это чуточку стыдно – как принимать «компенсалк» на светском рауте. Поэтому на наших материнских планетах нет гладиаториев. Они вынесены на периферию. Все знают о семилибертусах, все пользуются их услугами, кто побогаче – заказывают персональные встречи. Просто это не афишируется.